— Я не прикасаюсь к тебе, — говорит он.

          Я пытаюсь оттащить себя подальше.

          — Себастьян сказал, чтобы я не прикасался к тебе.

          Я не наблюдаю за ним.

          Я утыкаюсь лицом и еще через несколько минут чувствую первую порцию спермы на спине. Я слышу звуки, которые он издает, когда он проводит по своему члену своими руками,  накрывая меня, мои волосы, мою спину, мою задницу собой, и делает это осторожно, чтобы не коснуться меня, ни коленом, ни какой-либо частью себя.

          Когда он заканчивает то  отшатывается назад. Я открываю глаза и смотрю, как он оглядывает меня, любуясь делом своих рук.

          Он натягивает штаны и выходит за дверь, и на этот раз я слышу, как поворачивается замок. Я лежу там, в собственной рвоте. В моей собственной моче. Вся в сперме.

Вторая глава

Хелена

Я не знаю, как долго я так лежу. Я засыпаю, а когда просыпаюсь, мне больно и холодно. Я поворачиваю голову, вытираю лицо. От меня воняет рвотой и мочой. Запах стальной воды пропитал забытое место, и все, что я слышу, - это постоянное кап, кап, кап.

Это сведет меня с ума.

У меня пересохло во рту. Я так хочу пить.

Мне требуется много времени, чтобы встать, и я с трудом иду к двери. Я дергаю за ржавое кольцо, чтобы открыть ее, но знаю, что она заперта. Я слышала, как они заперли ее.

Я кричу один, два раза, мой голос тихий и надтреснутый, но я ничего не слышу в ответ. Вокруг меня ничего, кроме воды.

Лампочка мигает и гаснет, и меня охватывает новая паника. Находится здесь в темноте, в кромешной тьме, я не могу. Я не могу думать об этом.

Я подхожу к заколоченному окну и протягиваю руку, чтобы прикоснуться к дереву, пытаюсь провести ногтями по краям, но оно прочно стоит на месте, и я знаю, что нахожусь под землей. Если это когда-то и было окном, то сейчас оно находится под землей.

Я оглядываюсь в поисках чего-нибудь, чем можно было бы открыть замок. Чем угодно. Но я ничего не нахожу. Ничего, что я могла бы использовать для того, чтобы открыть дверь.

Неужели здесь я умру? Похороненная заживо в этом забытом месте?

Ребенок заставляет меня прижимать руки к себе. Я хочу пить. Мне так хочется пить, что я подумываю напиться из маленькой лужицы грязной воды в углу, которая просочилась из трещины в стене, но когда я наклоняюсь, чтобы прикоснуться к ней то, чувствую что она скользкая. Я вытираю руку о стену, возвращаюсь к койке и сажусь. Она все еще мокрая от него или от меня. Я чувствую на себе его сперму, запекшую, высохшую и отвратительную.

Но, по крайней мере, он не прикоснулся ко мне. По крайней мере, он слишком боялся Себастьяна, чтобы прикоснуться ко мне.

Ложась на бок, я закрываю глаза, прослеживая выпуклую линию на животе, не смея коснуться и тех, что находятся спине. Мне больно даже обнимать себя руками.

Я думаю о том, что сказал Себастьян. О том, как он смотрит, как я сплю. Как он говорил, что я сплю крепче всего, когда он обнимает меня, укутывая в кокон.

Хотела бы я, чтобы он был сейчас здесь. Я бы хотела, чтобы он нашел меня сейчас. Вломился в дверь и забрал меня обратно на остров. Вымыл меня и уложил. Уложил меня в свою постель, укрыл меня в своих объятиях и держал в безопасности.

Слезы убаюкивают меня, усыпляя. Моя жажда — вот что будит меня в следующий раз. Оно настолько сильное, что причиняет боль.

У меня болит живот от голода, и я задаюсь вопросом, как долго я здесь нахожусь. Интересно, умру ли я здесь до того, как Себастьян найдет меня, если он вообще ищет меня. Я пытаюсь сесть, но это слишком больно.

По крайней мере, свет все еще горит.

Я пытаюсь заснуть, пытаюсь заставить мою тетю Хелену прийти ко мне во сне. Чтобы помочь мне выбраться отсюда.

Кольцо на моем пальце горит.

Кость Скафони.

Я хочу снять его с себя. Хочу, чтобы оно исчезло.

В странной панике я сажусь, морщась от боли, и тяну за него, тяну и тяну. Но он застрял и не сдвигается с места. Почему они оставили это на мне, когда забрали все остальное?

Я ложусь обратно, а когда просыпаюсь в следующий раз, вокруг кромешная тьма. Свет больше не мерцает. Теперь он погас.

Вес ста тонн земли, кажется, погребает меня, и если я не буду осторожна то задохнусь. Я обнимаю себя руками и заставляю себя заснуть, потому что сойду с ума в этой темноте. Я дрейфую туда-сюда и не знаю, как долго это продолжается. Я не знаю, как долго я лежу здесь вот так, становясь все слабее и слабее — мое горло горит, я не уверена, открыты мои глаза или закрыты, потому что здесь так темно, и мне страшно. Мне так страшно.

Я собираюсь умереть здесь, внизу. Они похоронили меня заживо.

Тетя Хелена не ответила на этот вопрос, когда я его задала. Может быть, она знает.

Мои глаза горят, но слёзы не капают. Ничего не осталось, и я снова засыпаю. Я засыпаю и выхожу из сна, но полностью не просыпаясь, и я уверен, что сплю, когда слышу это. Слышу его.

— Сюда!

Я пытаюсь моргнуть. Капает вода. Боже мой, эта постоянная капающая вода. Это как тиканье часов, отсчитывающих время до конца.

— Хелена? — зовёт глубокий голос.

Я перекатываюсь с живота на бок. Мои глаза кажутся сухими и покрытыми коркой. Я прикасаюсь к своим губам, они потрескались.

— Хелена? — на этот раз это более громко, и я хочу открыть глаза, крикнуть, что я здесь.

Но потом дверь с грохотом распахивается, дерево разлетается в щепки. Я поражена и я бы закричала, если бы мог. Я бы закричала, когда мне в лицо светит фонарик, но я не могу открыть глаза. После всей этой темноты здесь слишком светло.

— Она здесь! — это Себастьян, — Хелена?

Я не могу поднять голову и не могу держать глаза открытыми. Я хочу плакать, но во мне ничего не осталось. Я чувствую себя так, словно высохла.

— Черт, — это Грегори, и мои мысли возвращаются к лодке, к тому, как мужчина закурил сигарету после того, как бросил меня на дно лодки. После того, как оттолкнул меня в сторону носком ботинка, как будто я была бы куском мусора, чем-то, к чему ты не хочешь прикасаться.

Но это был не он. Это был не Грегори. Я знаю, какие у него на ощупь руки. Я знаю его запах.

И я знаю, что он бы так со мной не поступил. Я знаю.

Не так ли?

— Черт возьми, — говорит Себастьян.

Что-то легкое, как перышко, касается моей спины, моего бока.

— Хелена, ты меня слышишь? — он наклоняется ко мне поближе, прикасается к моему лицу. Я чувствую его пальцы на своей шее. Он проверяет мой пульс. Я зашла так далеко.

— Нам нужно вытащить ее отсюда. Отведите ее к врачу.

Тогда я чувствую его. Я чувствую, как он поднимает меня. Я чувствую, как его руки обнимают меня, моя голова покоится у него на груди, и я прижимаюсь к нему, обнимаю его из последних сил, которые у меня есть.

И когда я открываю глаза до мельчайших щелочек, я вижу, что Грегори наблюдает за нами.

Наблюдает за мной.

Третья глава

Себастьян

Хелена спит три дня. У меня на острове есть врач, медсестра, и я присматриваю за ней. Она была так обезвожена, что, если бы мы приехали хотя бы на несколько часов позже, она бы не выжила.

Они оставили ее там, внизу, под землей, на забытом уровне нашего здания.

Так же прекрасно отреставрированы верхние этажи, как и это пространство напротив. Непригодное для жилья.

Я даже не знал, что у Люсинды был ключ от комнаты, в которой она заперла Хелену.

Ее тело было ледяным, и она едва могла открыть глаза. Покрытая рвотой, мочой и еще чем-то, о чем я не хочу думать, ее оставили там на четыре дня без воды и еды.

Ее безжалостно избили и бросили в этой черной как смоль дыре, и каждый раз, когда я думаю об этом, мне хочется убить Люсинду. Я хочу обхватить ее руками за горло и сжимать до тех пор, пока у нее глаза не вылезут из орбит. Я хочу прийти сюда и посмотреть, как из нее уходит жизнь.

Я стою у окна, смотрю на воду, на причал, где не хватает одной лодки.